КУДА УХОДИТ ДЕТСТВО, или БИТВА С МЕРТВЕЦАМИ

В детстве, попав с мамой на ВДНХ, первым делом, конечно, сначала в их с папкой родной уголок – лесная техника, ты видел вживую собрание того, что еще недавно было твоими игрушками: макетами тракторов, погрузчиков, сплавных катеров… И знал – что скоро все это богатство – появится вновь уже там, рядом – на соседних твоим лесным тропинкам дорожках… И распирало некоторое неведомое чувство – что вот ты знаешь, от начала до конца путь этих уже живых, больших машинок – от тех игрушечных картонных макетиков и отцовских чертежей в конструкторском бюро…

 

И не только у тебя – повсюду, где люди живут лесом – у соседей, в Сибири. Теперь появятся эти красавцы… Будут помогать людям… Еще бы вот изобрели взрослые, скажем, машину по сбору ягод, так что нашел куст малины или голубики, запустил ее – а сам только жди, от комаров отмахивайся… Или еще лучше – грибы собирай… Вот ту тебе никакая машина не нужна… Тут ты сам! Это тебе не ягодная нудня… Правильно называют «тихой охотой»…

 

После этого, павильона лесного хозяйства – ты, конечно, тянул туда, в самую даль, кем-то расположенную именно так, чтоб по пути ты мог все посмотреть, ну или как минимум, пролистнуть – в павильон космоса, конечно!

 

Там и корабли, как в книгах Беляева или Ефремова… Которые ты читал, испортив себе зрение, но не в силах остановиться – даже при слабом отражении экрана телевизора из родительской комнаты, а то и вовсе под одеялом, с лампочкой и проводками…

 

Там и портреты вечно молодых, сияющих Гагарина, Титова… И даже черная полоска тех, кто погиб при спуске – светлела. Хотя ты помнишь даже не сам этот день, а ту атмосферу, какой-то общей боли… Будто все вместе неотвратимо мчались к земле в той кабинке-капсуле, где была малюсенькая дырочка, через которую уходил кислород… Задыхаясь всей страной… И не в силах побороть смерть…

 

И эти завораживающие скафандры, и мощь основной, стоящей перед входом ракеты… Все это – ты знал – обернется, когда ты вернешься домой – новыми победами и новыми радостями… И твоими, и общими…

 

И спустя годы, вновь зайдя туда, освежить по детской памяти – то, что было просто и светло. Ты натыкаешься на совсем другое – там рынок, там ларьки, там палатки… Вместо скафандров – приторно вежливые торговцы снимут тебе палочкой сверху китайские спортивные костюмы… Вместо своей техники – сиротливые распродажи, секонд-хенды и фаст-фуды… Где вместо скромных, но таких сладких в детстве – напитка «Байкал» и сочника – тебе предложат массу разнообразной, напичканной дразнящими ароматами, улучшителями и разрыхлителями – ненужной бурды, «идентичной натуральному»…

 

Все, нет того мира. Ни космоса. Ни изобретений. Ни жизни. Какая-то смерть на рынке наступила. И ведь, не в первый раз. Сколько было у тебя, народ, таких вот сломов. Сколько раз, заходя в храм, ты натыкался либо на запустение, либо на зернохранилище, либо на сборище покупающих и продающих…

 

Глядя вокруг – теперь ты видишь, что эта «идентичная натуральной» жизнь – на самом деле чья-то смерть. Москва-сити – это вовсе не твое. И не общее достижение. Это смерть твоего и общего. Эти мертвые айсберги, вынырнувшие из подземелья – гибель десятков тысяч русских деревень. Их квартирки и пентхаусы – бездомность и брошенность тысяч русских сирот. Улучшения Собянина – это смерть окраин и провинции…

 

«Жирдяй, жирный, жиртрест, жиро-мясо-комбинат»… Как только в школе ни дразнили тех, кто страдал избытком веса… Зря, конечно. Жестоко. Неправильно. Но сегодня, глядя на взбесившуюся от потребления Москву и подражающую ей провинцию в своих клонах-метастазах – торговых центрах, выстроенных наспех… Что ты скажешь? Разве это «изобилие» тебе родное? Где можно найти не только фаст-фуд (быструю химическую еду), но и такую же быструю скорую смерть, как в пожаре в детском кинотеатре. Что мог бы сказать тот мальчишка, кем ты был – обо всем этом, ожидавший праздника того, что родительское дело – становясь общим, приобретает силу? И он бы сгорел вместе со всеми? И особо никто бы не переживал всей страной? Десятки детей одновременно – и лишь опоздавшие доклады – кого наказали, кого посадили… Конечно, стрелочников, а не основных виновников… Они всегда ни при чем…

 

И сколько мальчишек и девчонок вообще были лишены возможности даже одним глазком посмотреть на это? Сколько же их родилось уже в диком мире быстрой смерти на задворках «цивилизованного мира», отобравшего у твоей страны все ресурсы, по сути выпившего всю кровь… Сколько их решилось попробовать хоть как-то это изменить и обнаружило – что в этой системе – все преступники. А вовсе не наследники какого-то дела, какой-то идеи. Просто никчемные, лишенные всякого смысла, низведенные до уровня потребления и заботы о нем…

 

Многие решились – раз уж мы и так преступники – на крайние меры: кто-то, приняв правила «войны всех против всех», стал набрасываться на слабых и отнимать… Кто-то наоборот, соблазнился подсунутым легким выходом в никуда – и уж не мог остановиться плыть по этой белой реке наркотиков, ожидая лишь «порошок целебный», который все везет ему «добрый доктор»…

 

Все. В этом наступившем мире, где правят жиробесы – все только ради денег. Остальное неважно… Вот они-то и первые виновники настоящей наступившей смерти, которую ты видишь вокруг…

 

Чтоб не повторяться, «Система динамической собственности»: «в отношении любых действий в человеческом сообществе ровно то же можно сказать и о кодификации их, выражаемых, скажем, уголовным правом. Если в религиозных системах – критерии милосердия и милости, гибкие духовно, соотносимы в целом с заповедями. То в «социальных кодексах» уже заранее прописано, что, скажем, убийство «от восьми до двадцати».

 

Например, Иоанн Златоуст говоря об этом, произносит «Что бывает по воле Божией, то, хотя бы казалось и худым, лучше всего; а что противно и не угодно Богу, то, хотя бы и казалось самым лучшим, хуже и беззаконнее всего. Если кто даже совершит убийство по воле Божией, это убийство лучше всякого человеколюбия; но если кто пощадит и окажет человеколюбие вопреки воле Божией, эта пощада будет преступнее всякого убийства. Дела бывают хорошими и худыми не сами по себе, но по Божию о них определению» (Святитель Иоанн Златоуст. Против иудеев (Слово 4)). И кажущееся противоречие с заповедью «не убий» полностью снимается рассмотрением мотивации действия или бездействия в отношении живой Истины – Бога. В отличие от «мертвящей буквы» безличного закона».

 

А тебе что сегодня говорят? Те, кто и так уже сделал тебя априори преступником. Ведь ситуация такова – что был бы ты, а статья в нынешнем «законодательстве» для тебя найдется. Поскольку оно и выстроено, чтоб охранять покой тех, кто ограбил страну.  И тебе решать – что делать, и в чем воля Божия по отношению к тебе, к тому праведному гневу, горящему внутри. Когда ты видишь окружившую тебя, твой народ и твою страну – смерть. Выросшую в своем уродливом лике. Принимающем – жертву в виде детских, неокрепших душ…

 

Или будешь слушать тех, кто говорит, что надо «смиряться и послушаться» этому царству мертвых, и так уже порушившему все то, что ты считал прекрасным, живым, бодрым, красивым…

 

Может, предвидя это запустение, как раз об этом и говорил поэт… Давно уже. Так что оно тихонечко и незаметно покинуло «обязательные программы»:

 

Ужасный сон отяготел над нами,

Ужасный, безобразный сон:

В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,

Воскресшими для новых похорон.

 

Осьмой уж месяц длятся эти битвы,

Геройский пыл, предательство и ложь,

Притон разбойничий в дому молитвы,

В одной руке распятие и нож.

 

И целый мир, как опьяненный ложью,

Все виды зла, все ухищренья зла!..

Нет, никогда так дерзко правду Божью

Людская кривда к бою не звала!..

 

И этот клич сочувствия слепого,

Всемирный клич к неистовой борьбе,

Разврат умов и искаженье слова –

Всё поднялось и всё грозит тебе,

 

О край родной! такого ополченья

Мир не видал с первоначальных дней...

Велико, знать, о Русь, твое значенье!

Мужайся, стой, крепись и одолей!

 

Только не осьмой уж месяц, а гораздо дольше, длятся эти тютчевские «голодные игры»… А остальное – правда. Что остается… Собираться и биться. Или переходить на ту сторону… Ведь нет ничего плохого и хорошего само по себе – а лишь то каково определение – о твоем страхе, бездействии и безволии – пусть все гибнет, так что ли? Главное, чтоб ты выжил? Еще сказано, что тот, кто хочет сберечь свою душу – тот ее потеряет…

 

Так что, сберегаясь от этих «опасных вопросов», идя на сговор с восставшими мертвецами, ты как раз и гибнешь вместе со всеми в этом, охватившем уже всю страну, невидимом огне. Задыхаясь вовсе не как те герои-космонавты, от отсутствия воздуха… А не давая душе своей хоть глоток того, что ей действительно необходимо – воли Божьей, а не всю нынешнюю замену и имитацию – свободы выбора своей смерти на рынке. Конечно, на рынке ты выбираешь именно ее – та, что безобразней всех, та и твоя…

 

Ведь очень страшно – выбрать жизнь и действовать… Но только тогда наступает мир в душе – и готовность действовать любым способом, поскольку важно – только определение о нем свыше, а не то, как к тебе цепляется окружающее зомби-сообщество из «обители зла», в которую превратили не кого-нибудь, а матушку-Русь…

 

Ю.Екишев